Мир глазами Гаспара Ноэ

Без шансов, без вариантов,

без-относительно именно к Вам.

Земфира.

Гаспар Ноэ (родился в 1963 году, гражданин Франции) известен в кругах истовых любителей кино в основном благодаря «Необратимости». Не хочется его упустить. Точнее — его точку сборки этого мира. Ведь это будет серьезная недостача.

Примем отражаемую реальность режиссера за точку входа в воссозданный (а значит, уже новый) мир. Войдем в этот мир. Вот что можно там встретить.

«Один против всех»: первый полнометражный фильм, представляющий монолог француза, в жизни которого есть только одно – любовь к его дочери. Он мясник, отвергнутый в детстве своими родителями. Ему не на что опереться, и вот как он с этим справляется. Говорит об этом. Бесконечно говорит об этом.

Постижение себя в мире и мира в себе через разрушение, насилие, жесткость и боль встречается часто. Постараюсь привести яркие примеры. Чак Паланик, не оставляющий камня на камне, в этом, возможно, впереди многих в плане последовательности нивеляции личностной матрицы. Из других разрозненных примеров — и Виктор  Ерофеев, и Земфира, и в кинематографе Брюно Дюмон, извините за сумбур, и мэтр Ларс фон Триер, и мастер беспросветности российский Ларс фон Триер Алексей Балабанов. Ян Коунен в запрещенном в свое время к просмотру в Украине «Добермане» так называемое зло распиарил по-белому и довольно разухабисто. Фантазирую: Гаспар Ноэ, исполняя в «Добермане» эпизодическую роль, решил, что его зло будет другим. Оно будет по-взрослому настоящим.

«Необратимость»— это дно Франции, и вот дело уже не только в деньгах и классовой нетерпимости (как раньше все прозрачно было, правда?). Трех героев, которые каждый по-своему влюблены друг в друга, неумолимо затягивает в самую настоящую клоаку жизни. Недаром знаковое заведение в фильме называется «Прямая кишка», и обитает в ней Солитер.

Ноэ, который любит самостоятельно работать с камерой, как никому удается показать подлинную близость персонажей друг к другу. Они открыты и беззащитны, они думают о себе и о другом, они красивые, и вот в этом месте начинает звучать the end от Гаспара. Следует отметить, что звук, как и цвет, у Ноэ деструктивны по своей природе и назначению. Впрочем, наложение классической музыки на серую обыденность героев ему тоже удается весьма-весьма.

Собственно, две длительные сцены насилия, отснятые немигающей камерой, — визитная карточка режиссера. В связи с умением смотреть происходящему в лицо вспоминаются фильмы «Антихрист», «29 пальм» и немного прилизанные на их фоне «Страсти Христовы» Мела Гибсона. Это — на случай, если у кого-то еще имеются некоторые иллюзии по поводу того, что может происходить в жизни. Только не нужно брать в руки оружие и ломиться кого-то убивать. Во-первых, ведь это исходит из наших сердец (да-да, не только от головы). А во-вторых, можно размозжить голову недочеловеку, да только вот не тому.

Но, пожалуй, «Необратимость» перестает быть самодостаточным явлением после появления «Входа в пустоту». Разговор режиссера со зрителем продолжается, диапазон восприятия расширяется, постижение углубляется. Мы видим брата и сестру. Они живут в Японии. Они самые близкие друг другу люди (близость, как и необратимость, проходят красной линией в творчестве Гаспара Ноэ). И вот однажды брата (кстати, из-за любви) убивает полицейский в рамках защиты населения от распространения наркотиков. Теперь его призрак может исследовать жизнь с той стороны. Он витает надо всем, обращается в прошлое, возвращается в настоящее, неусыпно оставаясь рядом с сестрой. Думаю, в этом есть что-то от личного мифа самого Гаспара Ноэ: исследовать жизнь, проникая во все щели, поднимаясь на максимально допустимую высоту.

Можно отслеживать психотерапевтические аспекты происходящего по принципу: исцеляющее ли это и способствует ли это увеличению осознанности. Гаспар Ноэ умеет черпать силу в ужасном, то есть в самой жизни. Ведь это его собственная жизнь, как и жизнь его персонажей и зрителей. И герои, и зрители Ноэ — это насильники, наркоманы, молодые неприкаянные люди (и вряд ли это пройдет с возрастом), респектабельные господа, те, у кого в жизни нет ничего, кроме маргинальной любви, маргиналы всех мастей. И они все представляют собой тотемное единство. Как в фильме Балабанова: боли столько, что — уже не больно, мне не больно совсем.

Финал всего этого по состоянию на последний фильм («Вход в пустоту») жизнеутверждающий. В том смысле, что жизнь следует за смертью, и эта очередность событий неизбежна. И только в сознании персонажи перемещаются от смерти к смерти, возрождаясь в моменты близости друг к другу. Жизнь непроста, и под тяжестью этого груза-200 мы всплываем на поверхность. А когда мы любим, от нас исходит сияние.